У Магды три сына. И Магда боится войны. Кроме неё здесь никто не заговаривает о политике. Потому что я - русская в очень латышской глубинке. И каждый в городе думает, что мне ведь, наверняка, очень страшно и одиноко быть вдали от родины. Наверное, так же страшно и одиноко, как латышам в далёкой Англии на заработках. И поэтому каждый встречный обязательно говорит со мной по-русски. Но никогда о политике. Потому что Путин - русский, и вдруг меня это обидит.
А вдруг мы мёрзнем, и надо обязательно заехать во двор и сгрузить половину дров нам, а половину везти дальше - себе,и при этом молодецки отворять ворота с криком "родня, принимай!"
Я снова научилась здесь улыбаться. "Твоя жена - молодец. Она всегда весёлая", - говорят мужу. Первый раз я плакала здесь, увидев гнездо аиста на крыше дома по соседству.
Войнаносительство. Так бы я назвала эту болезнь. Вирус предчувствия. Лечится, как и искушение, постом и молитвой. Чтобы, наконец просто радоваться этому доверчивому добру, а не оплакивать будущие мишени. И, да, я хожу плакать к Магде.
Я беру плюшку с яблоком в твороге, запеканку с тыквой, маленькую вецригу и капучино. Магда не видит, как я плачу. Я смотрю в маленькое окошко - на висячие ряды засушенного белья и на парнишек в адидасах, сидящих на корточках - уленшпигелей и цыган...
Мой любимый, мой нежный старый город. Герцог Якоб с его мечтой об Австралии, переливы старой штукатурки, маленький водопад - все это где-то там... Там... И, выйдя от Магды теперь, так легко быть с ними и быть частью их. Но к Магде я хожу плакать.
Journal information